Последние дни Пилсудский пребывал в замешательстве и напряжении — в Москве сейчас решалась судьба его страны. Если сибиряки договорятся за себя и за Деникина о продлении перемирия с красными, то большевики смогут сосредоточить против Польши не меньше тридцати стрелковых дивизий, создав полуторный перевес.
В таком варианте развития событий ничего хорошего он не ожидал. И пусть паны горлопанили в Варшаве о доблести жолнежов и трусости москалей, но сам Юзеф хорошо знал, каковы русские солдаты. Тем более сейчас в Москве принимали лихорадочные меры.
Русские генералы и офицеры сотнями записывались в Красную армию. Ненависть к полякам, как к интервентам и оккупантам, полностью задавила в их душах злобу на большевиков — русское офицерство всегда пылало патриотизмом, в отличие от интеллигенции, что страдала равнодушием и космополитизмом. И если Деникин не станет терзать большевиков, даст им возможность ударить по полякам со всей силы, то будет худо, совсем плохо.
Надеяться на то, что Антон Иванович, будучи по матери поляком, воспылает любовью к «Привислянскому краю», было безумием. Генерал сквозь зубы признал независимость Польши, но в границах по Бугу, а не по Днепру. И к поглощению западным соседом Белоруссии и Малороссии относился резко отрицательно.
Возможен такой вариант?
— Еще как возможен, — вслух сказал Пилсудский, отвечая на свой собственный вопрос. — Но еще более вероятна ситуация, что московские властители, стоит дать им еще один наглядный урок, пойдут на попятный. И такой урок мы им дадим!
В голосе Пилсудского прозвучали угрожающие нотки. Большевикам не привыкать подписывать унизительные соглашения. И будет просто символично, если в Бресте они во второй раз покажут всему миру свою подлость и трусость. И так будет всегда, ибо русские варвары!
Ленин не начнет тотальной войны с Польшей, в этом пан Юзеф был почти полностью уверен. Почти, потому что, кто знает, какая моча им в голову ударить может?! Но если не брать в расчет совсем маловероятное, то ситуация просчитывалась хорошо.
Иметь в своем тылу белых, которые жаждут смешать с дерьмом большевиков за все их чудовищные преступления, безжалостно раздавить, как вонючего клопа, — для красной Москвы то еще удовольствие. Оголять фронт большевики не станут, что на юге, что в Сибири, слишком велика для них будет цена поражения, что в войне на три фронта весьма вероятно.
Если белые ударят всей силою, то произойдет катастрофа, они не остановятся, пока до Москвы не дойдут. Вот это будет хуже всего — воевать с возрожденной Российской империей полякам не улыбалось, за исключением тех, кто на голову совсем слаб.
Нет, все расчеты верны, и они оправдаются, как бы ни бесновались в Москве большевики, взывая к великорусскому шовинизму. Красные просто не успеют. Заняв Киев, ситуация для поляков стала выигрышной. Используя плацдарм по Днепру от Киева до Речицы и Мозыря, Пилсудский запланировал нанести мощный удар пятью дивизиями и двигаться через Жлобин на Могилев и Оршу, вдоль Днепра, до Смоленска.
Одновременно по левому берегу Западной Двины должна была наступать 1-я польская армия на Витебск. Те семь дивизий красных, что сидели в окопах, да три дивизии, которые разгружались из эшелонов, попадали в окружение. Заняв Смоленск и заперев проход через двинско-днепровскую излучину, можно будет диктовать большевикам какие угодно условия, ибо сил у красных нет. А путь на Москву станет открытым.
Понятно, что идти туда не следует, хватит, один раз сходили. Но шантажировать можно!
— Ну что ж! Завтра армии перейдут в наступление. И настанет время «Великой Польши»!
Москва
— Товарищ Троцкий, вы сейчас защищаете нашу Россию от интервентов! А потому мы не можем безучастно смотреть и потирать руки в сторонке. Тем более, несмотря на все наши разногласия и взаимную ненависть, бить вас в спину. Возможно, мы в таком случае и возьмем Москву, но захлебнемся кровью и потеряем Минск и Киев!
Председатель РВС с удивлением посмотрел на военного министра Арчегова — как расценивать обращение «товарищ»? Ведь это не простая оговорка, такое невозможно, все делается с умыслом. В русской армии и повседневной жизни использовалось это слово, как «товарищи по оружию» или «товарищ министра» — но с совершенно иным наполнением, не тем, что вложила советская власть.
И как понимать эту оговорку прикажете?
— Интервенция идет и против нас — в Карелии. Финны рвутся к Олонцу, а наши войска на севере слишком малочисленны, чтобы их удержать. Даже с учетом того батальона и бронепоезда, что нам удалось с вашей помощью перебросить в Петрозаводск.
— Полка, Константин Иванович, плюс дивизион «бепо» из трех единиц! Мы знаем ваше штатное расписание и тоже умеем считать, — Троцкий широко улыбнулся, на этот раз вполне искренне.
«Ну что ж, все окончательно определилось. „Старик“ гений, предвидел этот вариант и настоял на очистке Карелии. Теперь можно начать и договариваться по принципу — ты мне, а я тебе».
— В чем вы видите нашу помощь?
— Лев Давыдович, было бы очень желательно, чтобы Балтийский флот повторил прошлогоднюю десантную операцию на Ладоге, когда вы растрепали чухонцев. Ситуация в точности такая же, но сейчас финнов намного меньше. И еще — помогите нам в освобождении от интервентов русской святыни — Валаамского монастыря, и еще передайте несколько кораблей своей Онежской флотилии. Это моторные канонерки малого водоизмещения, — голос Арчегова стал просящим.
Троцкий понял, что торг сейчас неуместен. И вспомнил наказ Владимира Ильича — уступать в малом не задумываясь. А тут дело так повернулось, что катеров или канонерок не жалко. Предреввоенсовета сейчас бы с Балтики и пару линкоров не задумываясь отдал. Вместе с командами и броненосцем с крейсером в придачу.