Спасти Державу! Мировая Революция «попаданцев» - Страница 46

— Да побойтесь Бога!

— От атеиста такое даже мне грешно слышать! Ну, хорошо, хорошо, вы меня уговорили — восемьдесят штук весьма хорошая цифра! Привлекательная, я бы так вам сказал. Ну что — согласны?

— Сто двадцать нас устроят гораздо больше! Это тот минимум, на который я еще могу согласиться!

— Сто! И ни одним паровозом больше, — выдохнул из себя Арчегов. Он был изможден этим долгим торгом. Два военных министра, а торгуются, будто два одессита на Привозе из-за синего цыпленка. Словно в старом кинофильме про студента Шурика — «двадцать баранов, двадцать. И холодильник финский, хороший».

Никогда Константин не думал, что вот так будет торговаться. А Троцкий тот еще кадр, ему бы на колхозном рынке или в коммерции цены не было. Промашку большевики с генетикой сделали, сильно ошиблись. Вот она, перед глазами сидит, бородку задрав, и торгуется с ним столь рьяно, явно ощущая за собой тысячелетний опыт поколений одного предприимчивого народа, что даже из пленения фараонова выкрутился.

— Согласен! И тысячу вагонов, как мы уже договорились, — Троцкий ответил чересчур быстро, и Арчегов понял, что его провели, как последнего лоха. Председатель РВС явно рассчитывал на меньшую сумму, потому и торговался настолько яростно. Хотя обе договаривающиеся стороны сильно поторапливало время.

— Хорошо, пусть будет так, — генерал устало согласился, и его оппонент тут же расцвел самой доброжелательной улыбкой, победно задрав свою бородку клинышком, как у Мефистофеля. И которую Константин сравнивал в мыслях с козлиной…

— Так, — радостно протянул Троцкий, и сам себе задал вопрос, на который и принялся отвечать: — Что мы сейчас имеем? С вагонным и паровозным парком мы с вами полностью договорились, пусть будет не новое, которое и вам взять негде, а отремонтированное. Надеюсь, ваши путейцы не станут плохой товарец нам подсовывать?

— Поставьте своих приемщиков, пусть они следят за качеством, — недовольно буркнул генерал.

— Поставим, поставим, — покладисто согласился с ним Троцкий. — И нутро вагонов проверять тщательно будем — зерно там будет наше. А вот паровозы сразу уйдут на запад!

— Так мы что, на своих паровозах еще и пшеницу к вам гнать будем? А у советской власти морда не треснет? Семь миллионов пудов — это десять тысяч вагонов, целых двести эшелонов! Это ж сколько нам паровозов до Екатеринбурга гонять нужно?

— И еще до Челябинска, — тут же уточнил Троцкий, не обратив внимания на нарочитую грубость. — Направлять эшелоны с зерном, настоятельно просим, как по южной, так и по северной ветке одновременно. Мы очень остро нуждаемся в сибирском хлебе.

— Ладно, так и будет. Но вы немедленно отменяете продразверстку, оставляете в целости и сохранности промышленные и хозяйственные объекты, не вывозите оборудование. Также не занимаетесь порчей, а то ваши отдельные товарищи вольны нарушать приказы РВС.

— Такого в Красной армии нет! И уже не происходит!

— Надеюсь на это, а потому прошу усилить контроль. Причем будет справедливо, если в нем примут участие представители от Сибирской армии. А то знаете, как-то так выходит, что вы нам не доверяете, а мы должны вам верить на слово.

— Хорошо, — лицо Троцкого скуксилось, будто он лимон целиком разжевал. Было видно, что предложение ему пришлось не по нутру. И Арчегов решил добавить «жару», рассчитывая окончательно загнать Председателя реввоенсовета республики и наркома по военным делам. Вопрос-то более чем деликатный, бедняга Михайлов особенно на него упирал.

— И еще одно. С прекращением продразверстки ваши войска и органы советской власти не могут покупать у крестьянства товары народного потребления и продовольствия. Я имею в виду имперские денежные знаки. Вы бесконтрольно печатаете в Москве «романовские» банкноты!

На гневный рык Арчегова Троцкий ответил самой обаятельной улыбкой — «а что ты хотел, генерал? Если есть возможность посадить врага в финансовую яму, то ее нужно немедленно использовать!»

Может, и не так думал Председатель РВС, но его многозначительную улыбку генерал воспринял именно в этом ключе. И насел:

— Мы не собираемся их обналичивать на золото. Не примем в Сибири и ваших советских денежных купюр, нам они ни к чему. Не имеют они обращения на нашей территории. И ценности никакой не имеют!

От лица Троцкого можно было прикуривать папиросу, так оно раскалилось от гнева, пошло чудными багровыми пятнами. Еще бы, получить прямо в лицо гневный упрек в самом наглом фальшивомонетничестве. Советская власть охотно занималась этим увлекательным делом всю гражданскую войну, подрывая доверие населения к имевшимся в обороте «старым» дореволюционным деньгам. А ведь во всех странах сие деяние есть самое жуткое преступление, за которое немедленно карают, и так, чтоб другим неповадно было…

Верхнеудинск

— Ну, ты и сукин сын, Константин Иванович!

Генерал-майор Семенов хлопнул широкой мужицкой ладонью пахаря по столу и тяжело встал, уставившись на листок бумаги, покрытый ровными строчками бисерного почерка шифровальщика.

— Вот он извечный русский вопрос, мать его через ногу, — что делать? Что, что — лишь бы сухари не сушить пришлось, да к Унгерну в Монголию подаваться. Чтоб шкуру с меня генералы не содрали!

Бывший всевластный хозяин Забайкалья пребывал в крайнем замешательстве от полученной полчаса назад телеграммы генерала Арчегова. Послание военного министра проделало чрезвычайно извилистый путь.

Отправлено из Севастополя адмиралом Колчаком, куда пришло радиограммой из Москвы. Во Владивостоке ее ретранслировал контр-адмирал Старк, командующий Сибирской флотилией. И теперь она у него, так же как и шифровка, направленная управляющему военно-морским ведомством контр-адмиралу Смирнову, с которым Григорий Михайлович был знаком отнюдь не шапочно.